На период 70-80 годов прошлого века приходится пик творческого развития журнала о пожарных и для пожарных. Вот как вспоминает те дни ветеран «Пожарного дела» с 40-летнем стажем Владимир Павлович Карпов.
В своей книге «О времени и о себе» (Москва, 2017) Владимир Павлович подробно описывает внутреннее устройство редакционной жизни, рассказывает о взаимоотношениях сотрудников издания не только с героями публикаций, но и с учредителем и заказчиком в лице Главного управления пожарной охраны МВД СССР.
«Был установлен хороший рабочий контакт с руководителями всех региональных УПО-ОПО. В каждом из них создан внештатный корреспондентский пункт журнала, при выезде в командировки сотрудники редакции в обязательном порядке проводили в гарнизонах пожарной охраны читательские конференции. Под своей эгидой журнал проводил ежегодно слет отличников противопожарной службы, победителей социалистического соревнования и другие общесоюзные мероприятия. Месячный тираж журнала перевалил за 200 тысяч экземпляров (ред. – максимум превышал 280 тысяч экземпляров). Деньги от издания «Пожарного дела» уходили на баланс МВД СССР. Журнал тоже не бедствовал, имел на своем финансовом счету определенную сумму».
Финансовая самодостаточность давала возможность главному редактору (в то время им был Игорь Степанович Федосеев) отправлять журналистов в самые дальние командировки. Поддерживали такую практику и «на верху».
Фрагмент из книги В.П. Карпова публикуется с сокращениями.
«…3 марта главный редактор сообщил нашему отделу, что нужен срочный выезд корреспондента на пожар: близ местечка Урта-Булак, что недалеко от города Бухары, воспламенилась газонефтяная скважина. На борьбу с огненной стихией стягивались значительные силы. Пожарный главк (ГУПО МВД СССР) порекомендовал руководству редакции журнала выслать в Урта-Булак своего корреспондента. Казалось бы, дело для журналиста весьма интересное: пожар на газонефтяной скважине в бухарской пустыне. Экзотика! Когда еще такое увидишь? Но примешивалось одно обстоятельство — праздник 8 марта. Чудинов только что вернулся из командировки. У Василевского были сложности с женой — мол, мотаешься месяцами по Союзу, так хоть женский праздник проведи дома, в семье. Его жену тоже можно было понять. И когда Назаров поставил перед нами вопрос: кто поедет? — оба мои редакционные коллеги молчаливо потупили взоры. Возникла долгая пауза. Наконец, Василевский, держа в руке бездыханную трубку, вдруг заявил: — У нас же есть новый сотрудник. Он ведь пришел сюда работать. Так и флаг ему в руки. Пусть покажет, на что способен.
— А ведь верно, — тут же поддержал его Назаров. — Дерзайте, Владимир Павлович. Вот вам прекрасная возможность проявить себя. Вы ведь хотите стать настоящим журналистом?
Я понял, что отказаться не смогу. Но ведь и у меня есть семья. К тому же 6 марта — день моего рождения. Решили так: я вылетаю в Бухару вечером 8 марта. Другого выхода из ситуации просто не было.
Первый блин
До Бухары прямого авиарейса не было. К тому же опыта таких перелётов у меня не было тоже. А подсказать было некому. Вот я и выбрал маршрут до Бухары через Самарканд. Для человека, который вырвался на столь широкий простор из кабинетной жизни, даже сами слова Самарканд, Бухара звучали по-особому. Гробница Тимура, обсерватория Улугбека, Эмирские дворцы, старинные мечети — всё это, как волшебная песня, звучало в душе. К тому же из своего кармана платить ничего не нужно: все оплачивала редакция «Пожарного дела».
Мы приземлились в Ташкенте. До сих пор не пойму: то ли из-за погодных условий, то ли это предусматривал маршрут рейса. В Ташкенте было пасмурно, шел снег. В зале ожидания находилось много пассажиров. Все вслушивались в объявления о посадках на тот или иной рейс. Раза два объявляли посадку на самолет до Бухары, но номер у моего рейса был другой. Наконец (часа через 2—3), объявили посадку на самолёт до Самарканда (это был мой рейс). Наш ИЛ-18, тот самый, что привез меня из Москвы, уже полупустой быстро долетел до Самарканда: перевалил через горы и сел. В Самарканде было намного теплее — светило солнышко, весело зеленела трава. Как выяснилось, в Бухару наш самолет не полетит. Нужно делать пересадку на местные авиалинии. Но самолеты на Бухару уже вылетели, так что ждите завтрашнего дня — пояснили в аэровокзале. К тому же заместитель начальника аэровокзала растолковал мне, что нужно было в Ташкенте сделать пересадку до Бухары, чего я по своей неопытности просто не сообразил. Зато я догадался не сидеть сложа руки, дожидаясь завтрашнего рейса. У меня в кармане был не только авиабилет, но и командировочное удостоверение МВД СССР. Я буквально ткнул им в лицо руководства аэропорта, заявив, что у меня срочное служебное задание и до следующего дня сидеть здесь, в Самарканде, не могу. Вскоре подъехал какой-то милицейский начальник и долго разговаривал на местном языке с начальством аэропорта. Наконец, милицейский майор с улыбкой на широком загорелом лице, сказал мне, что часа через 2—3 на Бухару вылетит грузовой самолет ЛИ-2. На нем меня туда и подбросят. А пока мне предложили перекусить в местном буфете, отведать, как сказал милицейский чин, «хлеб-соль». В небольшом закутке, отгороженном фанерной стенкой от помещения аэропортовского буфета, я, заместитель начальника аэропорта и милицейский майор часа полтора пили коньяк и ели прекрасный плов, который способны так хорошо приготовить только знающие толк в этом блюде местные узбекские руки.
Самолет ЛИ-2, на котором я полетел в Бухару, наверное, доживал свой лётный век. Во время моей авиационной армейской службы мне как-то пришлось лететь на ЛИ-2. Но это был добротный самолет, выполнявший перевозки грузов для нужд нашей авиадивизии. А эта воздушная колымага тряслась в полете так, как трясется легковой автомобиль на щебенчатой дороге — «тёрке». Казалось, что вот-вот воздушный извозчик развалится на кусочки. Мы летели довольно низко над пустыней, от чего, возможно, и происходила эта дикая тряска. Экипаж отнесся ко мне, как к нежданному пассажиру, очень нежелательно.
— Какого черта вам угораздило лететь с нами? — откровенно заявил мне командир экипажа. На это мне было нечего сказать. И я молча уселся на металлическую лавку, что крепилась к борту самолета. Кроме меня было еще двое пассажиров — узбеков, а четыре члена экипажа были русские. Я понял, что узбеки везли какой-то груз в Бухару, заплатив экипажу из своего кармана. А мент на борту (я был уверен, что обо мне экипажу что-то сообщили) в такой ситуации был явно лицом нежелательным. К тому же пилоты по очереди заходили в закуток в хвосте ЛИ-2, отгороженный брезентовой занавесью. А первыми туда сходили, как я понял, бортинженер и бортмеханик, пронеся мимо моей скамейки вместительный термос и прикрытую матерчатой тряпкой средних размеров корзинку. Я хорошо знал (опять-таки из опыта армейской службы) о назначении такого рода термосов в руках авиаспециалистов. Когда к нам на аэродром «Нивенское» приземлялся ЛИ-2, то с такими вот термосами и шагали к нему по рулежке техники самолетов и звеньев из эскадрилий обоих гвардейских авиаполков. Ведь спирта в бочке на борту ЛИ-2 хватало на всех. А здесь, при желании, вся четверка экипажа могла бы просто упиться. И термос был хорошим прикрытием от посторонних глаз. Меня так и подмывало съехидничать, спросить у летунов: может и мне плеснут стаканчик? Но я уже достаточно отведал «хлеб-соли» перед полетом. «Лишь бы перевалили через горы», — подумал я. А горы были уже под нами. Тряска увеличилась. Но вот острые хребты стали потихоньку уходить назад. Самолет начал разворот над большой долиной. Вскоре стали видны очертания города. Мы благополучно приземлились в аэропорту Бухары.
В местном Отделе пожарной охраны (ОПО) сидел один дежурный. У остальных рабочий день уже закончился. — Самолет на Урта-Булак полетит только завтра утром, — сказал он. — В гостинице, наверное, мест нет. У нас есть комната для отдыха. Может в ней переночуете? Я, конечно же, согласился. Занес в указанное мне помещение свои нехитрые пожитки: пузатый дорожный портфель, демисезонное пальто повесил на вешалку. В Бухаре было градусов около 20 тепла. Нужно было как-то перекусить. И я вышел на улицу. ОПО находился в самом центре города, так что найти место, где можно было перекусить, проблемы не составляло.
Между тем, быстро вечерело. Вскоре вся центральная площадь древнего города окрасилась сильными неоновыми фонарями, хорошо размещенными между ветвистыми деревьями. Невысоко над домами засияла огромная желтоватая луна. Одним словом, экзотика, красота! Я зашёл в какое-то кафе или лагманную, сел за стол и наслаждался прекрасным пловом и бутылкой дешевого вина.
…Утром к зданию ОПО подкатил зелёный уазик и меня вместе с другими его пассажирами быстро довезли до аэропорта, где стоял, дожидаясь нас, двукрылый АН-2. Как только мы разместились на железных его скамейках, «кукурузник» легко разбежался по взлётной полосе и поднялся в голубое утреннее небо.
Летели мы около часа. Под нами проплывала однообразная жёлто-зеленая весенняя пустыня. Несколько небольших кишлаков — вот и все следы человеческого обитания, которые я заметил внизу. Но вот, наконец, и аварийная газонефтяная скважина. Ее хорошо было видно сверху. Искореженная пламенем вышка лежала рядом с устьем самой скважины. Несколько мощных водяных струй по периметру орошали вырывающийся из земли под огромным давлением столб газа. Немного в стороне стояли несколько пожарных машин. Чуть подальше виднелся ряд армейских палаток и деревянных бытовок. Тут, по-видимому, и размещались пожарные специалисты. А в самолёте был хорошо слышен, заглушающий все остальные звуки, рёв газового монстра. Но главное было в том, что фонтан уже не горел. Пожарные справились со своей задачей накануне моего прилёта. Меня, конечно, это и огорчило, и озадачило. О чем писать в пожарный журнал, если пожара, как такового, уже нет? Однако, в отличие от меня пассажиры нашего АН-2, глядя сверху на потушенный фонтан, весело переговаривались (что-то кричали друг другу на ухо), и их лица выражали неподдельное удовлетворение.
Сделав круг над скважиной, самолет мягко приземлился на ровную земляную площадку. Точно такой же зеленый уазик быстро доставил нас в жилой городок возле скважины. Меня поселили в бытовку вместе с местными киношниками- документалистами. Бросив саквояж на застеленную койку, я поспешил увидеть вблизи вышедшую из под контроля скважину.
Вот как рассказал я об этом в опубликованной впоследствии журнальной статье.
«… Газовая струя, вырываясь из скважины, мощно бьёт вертикально вверх метров на 40—45, затем, отклоняемая ветром, теряет силу и белесой завесой оседает на землю. Другая струя бьёт из бокового отвода скважины. Еще в один боковой отвод подведена вода, которая, смешиваясь с газом, устремляется вверх, охлаждая и растворяя часть сероводорода. Восемь мощных лафетов дополнительно охлаждают газ, оборудование и арматуру скважины».
Записав увиденное в блокнот, я не знал, что делать дальше. Ближе к скважине работали несколько пожарных. Они подправляли лафетные стволы, перемещали пожарные рукава, что-то жестами сообщали друг другу. Подойти к ним я не мог. Да туда, наверное, меня бы и не пустили. Я долго стоял на месте, соображая, как бы поговорить с кем-нибудь из работавших близ устья скважины людей. Наконец, ко мне подошел (как я после узнал) начальник караула из города Навои Р. Кремеров. Я пытался заговорить с ним, но он, указав на уши, развел руками. Затем повел меня за небольшую искусственную насыпь метрах в 100 от устья скважины. Здесь можно было говорить. Снова цитирую содержание моей журнальной статьи: «Голос у Кремерова грубый надсаженный хриплый. Иногда он словно срывается, и тогда Кремеров виновато улыбается и показывает на свое горло.
— Это было в огне, — кричит Кремеров, обводя широким жестом всё, что окружает скважину. — Все вытащено тракторами. Я повторяю глазами его жест, останавливаясь поочередно на буровой вышке, искореженной и обгоревшей, оттащенной от скважины метров на 300, кронблоке, лежащем поодаль, лебедках, ржавых, облизанных огнем, на десятке погнутых, лопнувших обожженных пламенем труб, баках, арматурных узлах, и мне все более и более становится ясно, что это — итог колоссальной работы людей, помноженный на мужество и выносливость, на знания и умения. И что мне предстоит ещё много узнать, осмыслить, поговорить с этими уставшими, охрипшими, подпаленными огнем людьми, чтобы действительно понять всё то, что произошло здесь накануне». Да, узнать, осмыслить. А у кого узнать? Я пообщался с пожарными, записал десятка полтора фамилий. Узнал, что близ устья работают ещё и фонтанщики. Это те самые люди, которые, рискуя жизнью, находятся в глубине грохочущего ада и действуют ключами, резаками прямо на самой скважине. Это настоящие герои. С ними я тоже поговорил. В основном, это специалисты из Баку. Итак, в моем блокноте набралось немало фактуры, но как всё это увязать? На какой стержень нанизать? Я чувствовал, что прочитав все это в моей будущей рукописной статье, заместитель главного редактора Ю. Назаров повторит то, что уже высказал мне после моего пробного неудавшегося опуса: нет профессионального подхода, много описаний, мелочных рассуждений. Словом, статья — не для профессионального журнала. Нет, такого ляпсуса я уже не выдержу. Нужен был специалист, который помог бы мне профессионально осмыслить работу на аварийной скважине. Правда, инструктируя меня, главный редактор журнала И. Федосеев сказал, что на месте аварии будет находиться начальник отдела Главка Игорь Фотиевич Кимстач — член редколлегии журнала. Я попытался его найти, но мне сказали, что он убыл в Ташкент, а когда вернётся — никто не знает. Единственно, с кем я пообщался, наблюдая за работой специалистов, был представитель местной республиканской прокуратуры, который, не зная как побороть собственное безделье, счёл меня подозрительной фигурой и успокоился, лишь прочитав мои документы. Так мы с ним и бродили поодаль бушевавшей скважины, томясь от вынужденного безделья.
Я сошёлся с обитателями нашей общей бытовки — местными киношниками-узбеками. Это были весёлые ребята, которые что-то ежедневно подснимали близ скважины, отсылали в Ташкент свои зарисовки. Пару дней у них было спиртное (водка), которое вечерами мы сообща быстро израсходовали. Но выход из тупика нашли без особых трудностей: стали снимать завскладом, заставляя его сновать между содержимым складов, а также повара с его помощником у кипящих бачков. Уверяли, что эти кадры увидит весь Узбекистан. За съемки брали только водкой.
— И не жалко вам тратить пленку на всю эту ерунду? — поинтересовался я у старшего киногруппы.
— А кто сказал, что мы тратим пленку, — смеясь ответил он. — Камера оператора крутится впустую. Зато нам есть что выпить.
Такая работа и такая жизнь мне быстро надоела. Я понял, что нужно отсюда уезжать. Ведь моя командировка была не в один Урта-Булак. Мне дали в редакции 10 дней, чтобы я после сбора материалов по ликвидации аварии на скважине слетал еще и в Фергану, чтобы изучить опыт пожарно-профилактической работы на Ферганском нефтеперерабатывающем заводе (НПЗ). Потом, естественно, рассказать о ней в журнале. Главный редактор нагрузил меня по полной, не беря в расчет отсутствие опыта журналистской работы, как и мой абсолютный дилетантизм в профессиональной пожарной тематике.
Всю тяжесть навалившейся на меня журналистской ноши я уже почувствовал в Урта-Булаке. Здесь, у скважины, наверное, я провалил задание. Вряд ли у меня получится что-то путное. Нужно уезжать в Фергану. Может быть там мне удастся раздобыть более качественный материал для статьи. Примерно так рассуждал я, трясясь в дороге на аэродром, чтобы улететь на «кукурузнике» в Бухару. Но мой уазик опоздал: самолет улетел минут 30 назад. Пришлось возвращаться в опостылевшую мне бытовку.
При подходе к бытовке меня окликнул незнакомый человек в порыжев- шей от огня офицерской шапке-ушанке, телогрейке и резиновых сапогах.
— Вы из редакции «Пожарного дела»? Карпов?
— Да, это я.
— Я полковник Кимстач Игорь Фотиевич. Мне сообщил о вас главный редактор Федосеев. Какой материал вы уже собрали?
Я в общих чертах рассказал о содержимом своего блокнота.
— А с подполковником Кличко вы не беседовали? — осведомился Кимстач.
О такой фамилии я даже и не слыхал.
— Тогда вот что, — непререкаемо заявил полковник. — Берите свой блокнот и пойдемте к начальнику оперативного штаба по ликвидации аварии Николаю Ивановичу Кличко.
— Вот вам, Николай Иванович, молодой журналист из «Пожарного дела». Расскажите ему всё, чтобы в итоге он смог написать толковую статью, — представил меня Кимстач начальнику оперативного штаба. — Надеюсь, что у вас все получится, — напоследок добавил он. Кличко очень добросовестно отнесся к поручению полковника Кимстача. В течении почти двух дней он подробно и последовательно растолковывал мне о тактике ликвидации аварии на фонтанирующей скважине. Я впервые узнал об автомобилях газоводяного тушения (АГВТ-100), с помощью которых и был потушен гигантский газонефтяной факел. Я узнал также и о работе фонтанщиков из Баку, которые не только расчищают устье скважины от искореженных огнём деталей, но и будут наводить на скважину превентор — специальное устройство для глушения газонефтяного фонтана и приведения скважины в рабочее состояние для ее дальнейшей эксплуатации. Забегая вперед отмечу, что превентор на скважину навести так и не удалось. С помощью подземного взрыва скважина была окончательно заглушена. Но об этом я узнал спустя несколько месяцев. А сейчас я вернулся в Ташкент, чтобы продолжить выполнение редакционного задания».
