2 часа 20 минут ночи 20 января 1988 года из обоих силосов внезапно вырвался столб черного дыма, а еще через несколько секунд на элеваторе прогремел мощный взрыв пылегазовоздушной смеси. Взрывной волной были наполовину разрушены бетонные стенки хранилищ, а также поврежден надсилосный транспортер. Правда, на этот раз обошлось без человеческих жертв.
В течение последующих десяти дней на элеваторе ежедневно горело до 10-12 силосов сразу, причем в некоторых из них периодически происходили взрывы, от которых во все стороны разлетались куски железобетонного корпуса и части стальных конструкций. А своей кульминации трагедия Томыловского элеватора достигла вечером 29 января, когда значительная его часть была разрушена несколькими взрывами, следовавшими один за другим.
Вечером этого дня одновременно запылали сразу шесть расположенных рядом силосов - № 3207, 3307, 3407, 3306, 3106, 3108. Сообщение о происшествии поступило в дежурную часть УПО УВД Куйбышевского облисполкома в 22 часа 56 минут. Тут же был объявлен пожар № 3 – высокой опасности. И вот под покровом ночи, кроме примчавшихся по тревоге пожарных частей Чапаевска, Новокуйбышевска и Безенчука, к борьбе огнем на элеваторе подключилась еще и ПЧ 11-го отряда из Куйбышева. Когда дополнительные силы огнеборцев прибыли к месту происшествия, в силосе № 3207 третьего корпуса произошел сильный взрыв, вслед за которым отсюда выбросило клубы черного дыма. Одновременно из всех шести аварийных хранилищ стало рваться пламя. Но из-за сильной задымленности без изолирующих противогазов подойти к третьему корпусу со стороны рабочего здания было невозможно.
В этот момент техник-технолог элеватора Захардяев и рабочие Ополев и Разумов решили сходить на разведку к горящему корпусу, чтобы узнать, есть ли к нему подход через надсилосный этаж. Через рабочее здание они поднялись на крышу четвертого корпуса, откуда Захардяев и Ополев, используя веревки и монтажные пояса, при страховке их Разумовым проникли в надсилосный этаж. Они обследовали его не более пяти минут, когда около 0 часов 20 минут ночи со страшной силой взорвались сразу шесть силосов третьего корпуса.
Буйство стихии оказалось настолько мощным, что часть надсилосного этажа, обращенную непосредственно к зданию, в одно мгновение срезало, словно ножом. При этом находящиеся в самом эпицентре катастрофы Захардяев и Ополев погибли практически мгновенно. Взрыв также разорвал пополам третий корпус, и в его средней части осталась зияющая пробоина. Кроме того, от сильнейшего взрывного удара вниз обрушились почти все подходящие к корпусу трубопроводы, транспортеры и металлоконструкции.
Но этим события роковой ночи не ограничились: в 1 час 20 минут ночи, всего через час после гибели работников элеватора, плюс ко всему взорвались еще и силосы № 1510 и 1610 первого корпуса. В железобетонной стене громадного здания появилась еще одна рваная рана. Хотя в этот раз от взрыва никто не пострадал, тем не менее руководители штаба пожаротушения решили, что две смерти за одну ночь – это слишком много. Поэтому огнеборцам и рабочим элеватора, занятым на тушении пожара, поступила команда: своей головой больше не рисковать, а борьбу со стихией отложить до наступления утра.
Но и рассвет не принес людям особого облегчения. В течение всего наступившего дня, 30 января, а также большинства последующих дней пламя периодически вспыхивало то в одном, то в другом силосе элеватора. Кроме того, в силосах то и дело раздавались слабые или сильные хлопки - это воспламенялись струи газов, выходящих из-под слоя слежавшейся сельхозпродукции. Попытки же тушения пламени водой или пеной особых результатов по-прежнему не приносили. Хотя в результате обильного полива огонь в том или ином аварийном силосе ненадолго затихал, спокойствие здесь продолжалось лишь короткое время. Через несколько часов пламя вырывалось отсюда уже с новой силой, и поэтому любая вылазка пожарных к очагу загорания всякий раз была сопряжена с риском их гибели при очередном непредсказуемом взрыве (рис. 8-10).
«Возникало ощущение неправдоподобности происходящего…»
Вот что рассказывал о событиях той трагической ночи полковник А.В. Жарков, в то время - заместитель начальника областного УПО:
- В ночь на 30 января 1988 года, когда на элеваторе произошел очередной мощный взрыв, в первое время никто не знал, погибли ушедшие на осмотр корпуса рабочие или же все-таки остались живы. Поэтому буквально через несколько минут после трагедии около полуразрушенного корпуса уже собрались родственники погибших, жившие в соседнем поселке, всего в какой-то в сотне метров от места трагедии. Среди них были матери и жены этих рабочих, которые стали рыдать и плакать, умоляя пожарных сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти их сыновей и мужей. При этом женщины кричали, что они лежат раненые под завалами и просят о помощи, и будто бы они даже слышали их голоса.
Как руководитель оперативной группы я понимал, что в этой ситуации я не имею права рисковать жизнями своих подчиненных, и потому пойти на обследование места взрыва и на поиски пропавших решил идти я сам. С собой я согласился взять только подполковника Владимира Сергеевича Любкина, начальника отдела УГПС, которого хорошо знал по совместной боевой работе в условиях различных ЧП. Хотя со мной готовы были идти начальник 11-го ОГПС Чапаевска подполковник Николай Петрович Будорин и его помощники, я им отказал, потому что незачем было рисковать жизнями стольких людей сразу.
На четвертом силосном корпусе, который меньше всего пострадал от взрывов, сохранилась вертикальная металлическая пожарная лестница. Поэтому мы предположили, что в случае, если пострадавшие остались живы, то путь к рабочей башне, от которой они пришли, наверняка оказался разрушенным уже в момент взрыва. Поэтому у них не было другого пути для спуска на землю, кроме как по этим чудом сохранившимся ступенькам.
К четвертому корпусу мы подогнали 30-метровую автолестницу, но даже при такой высоте она достала только до половины стены здания. Мы с Любкиным поднялись по ней, сколько было возможно, а остальную часть пути, до отметки 52 метра, нам пришлось преодолевать по той самой вертикальной пожарной лестнице, которая шла по стене элеватора и не имела ни поручней, ни каких-либо ограждений.
Стояла глубокая ночь – стрелки на циферблате, кажется, приближались к двум часам. Ветра не чувствовалось, но еще с вечера ударил крепкий мороз, и держаться на обледеневшей металлической лестнице было очень непросто. Голоса людей и шум машин остались где-то далеко внизу, огни Чапаевска и поселка работников элеватора сливались со светом редких звезд, а слева от нас полыхало зарево горящего третьего корпуса элеватора. Одним словом, поневоле возникало ощущение какой-то неправдоподобности происходящего. Но когда до вершины здания оставалось всего каких-то несколько метров, стало видно, что верхняя часть здания, а также лестница, по которой мы поднимались, покорежены взрывом, и потому создавалось впечатление, что вся эта масса в любой момент может обрушиться вместе с нами.
Это зрелище в один миг вернуло нас в реальность. Я вдруг почувствовал, что лишь с большим трудом могу оторвать руки от металлических ступенек. Пальцы в перчатках меня не слушались, вопреки моей воле мертвой хваткой вцепляясь в лестницу. Это взыграло чувство самосохранения, которое у любого человека в иные мгновения его жизни порой оказывается сильнее разума. Нет, страха перед высотой или перед ожидающей впереди неизвестностью у меня в тот момент не было, однако было четкое ощущение смертельной опасности, исходящей от места катастрофы.
Немного переведя дух, мы решили все-таки продолжить подъем, все время подбадривая друг друга. В конце концов переломив себя, мы добрались до металлической площадки, расположенной перед дверью, что вела в надсилосный этаж. Ползком пробравшись через эту дверь внутрь корпуса, мы наконец-то смогли прийти в себя и отдышаться.
Перед нами предстала безрадостная картина: развороченная взрывом верхняя часть третьего корпуса, размером с половину футбольного поля, была целиком охвачена пламенем – это горели разлетевшиеся вокруг остатки зерна и семян подсолнечника. Сверху разрушенный корпус напоминал пылающий кратер вулкана, конусом уходящий вниз, и из него во все стороны торчали обломки железобетона, покореженные металлоконструкции, трубы, стальная арматура, части элеваторных транспортеров и так далее. Мы сразу поняли, что у рабочих элеватора, конечно же, не было никаких шансов уцелеть в этом аду. Тем не менее мы детально обследовали крышу четвертого корпуса, а также часть полуразрушенного третьего корпуса, куда все-таки смогли пробраться по самой кромке огненного кратера. Никаких признаков живых существ мы, к сожалению, здесь не обнаружили.
Обратный путь вниз по обледенелым металлическим ступенькам нам с Любкиным в тот момент казался совершенно невозможным. Поэтому мы решили попробовать спуститься каким-нибудь другим путем. Нам удалось добраться до рабочей башни, которая оказалось почти не тронутой взрывом, но была сильно задымлена. По обычной маршевой лестнице, задыхаясь в дыму, мы сбежали вниз, и только на свежем воздухе наконец-то смогли откашляться. Когда мы вышли к своим коллегам, они уже стали за нас беспокоиться – как же это так, двое представителей УГПС влезли на верхушку элеватор и пропали. Оказалось, что мы в общей сложности отсутствовали около сорока минут, хотя для нас эти минуты пролетели как одно мгновение, зато оставшимся внизу они показались вечностью.
Мы сообщили родственникам рабочих, что никого из живых найти не удалось, и рассказали им, что сейчас творится в разрушенном третьем корпусе. Наш рассказ вызвал у матерей и жен новую волну плача и рыданий. Тем не менее они понимали: мы сделали все, что было в наших силах, и никаких претензий родственники нам не высказывали. А тела двоих погибших пожарные нашли только через три дня, под завалами, среди полусгоревших семян подсолнечника.
Пламя заливали жидким азотом
К 1 февраля 1988 года обстановка на Томыловском элеваторе складывалась, мягко говоря, плачевно. Из 92 силосов, в которые осенью были засыпаны семена подсолнечника, к этому времени удалось полностью разгрузить лишь 22. Еще 11 силосов в тот момент уже были полностью или частично разрушены взрывами, в семи других бетонных хранилищах шло активное и неконтролируемое горение продукта, а в 49 силосах ситуация все еще балансировала на опасной черте: температура в них к этому времени поднялась до 300-400 градусов. Это еще не порог воспламенения, но такая температура очень близко подходит к тому критическому рубежу, за которым, как знают биохимики, начинаются наиболее бурные процессы окисления органики с последующим выделением горючих газов и их воспламенением…
В начале февраля вопрос о ликвидации масштабной и комплексной аварии на Томыловском элеваторе был вынесен на совместное заседание руководства Куйбышевского обкома КПСС и облисполкома. На него, кроме первых руководителей областного уровня, были также приглашены представители профильных министерств из Москвы, а также столичные профессора и академики по биохимии, органической химии и пожарному делу. После резкой критики в адрес областного управления хлебопродуктов собравшиеся заслушали различные предложения специалистов о способах борьбы с огненной стихией. В конце концов остановились на так называемом методе флегматизации, предложенном московскими академиками. Согласно этому методу, содержимое тлеющих силосов на элеваторе нужно было заливать смесью из пены и «сухого льда», то есть замороженной углекислоты. После этого предполагалось сразу же подавать в бункеры жидкий или газообразный азот, который мог бы вытеснить из хранилища кислород - и тем самым остановить процесс горения всей толщи семян подсолнечника.
К реализации этого плана приступили уже через пару дней. От жидкого азота после нескольких неудачных попыток уже вскоре пришлось отказаться: выяснилось, что вязкость этой жидкости, имевшей температуру минус 190 градусов, слишком велика для того, чтобы ее закачивать внутрь силосов через пожарные рукава. По этой причине жидкий азот попросту забивал неприспособленные для этой операции шланги, и потому в течение целого часа в бункер удавалось подать не более 30-40 литров криогенной смеси. К тому же резинотканевые рукава от соприкосновения с жидким азотом мгновенно становились хрупкими и быстро рвались сразу во многих местах…
Более удачным оказался метод флегматизации, сочетающий подачу в силос газообразного азота снизу, а углекислоты – сверху. Однако тут же выяснилось, что для закачки азота в бетонные емкости необходимо пробурить глубокие отверстия через всю толщу слежавшегося продукта. Поэтому у специалистов почти месяц ушел на разработку оптимальной технологии бурения, на изготовление соответствующего бурильного устройства и инструментов, а затем – и на их испытания. Но в конце концов все технические трудности остались позади, и после ряда пробных бурений испытателям удалось-таки остановить процесс окисления семян в нескольких силосах. Казалось бы, метод борьбы с затаившейся в недрах элеватора огненной стихией все-таки найден, о чем разработчики и руководители пожаротушения уже собирались доложить вышестоящему начальству, но в этот момент все карты им спутал… очередной взрыв.
Он прогремел в силосах № 2501 и 2601 в 4 часа 20 минут утра 27 февраля, спустя 9 часов после успешной работы по их флегматизации и последующей частичной разгрузке. Взрыв почти полностью разрушил эти железобетонные емкости, а также надсилосные перекрытия на всем этаже. Расследование этого инцидента показало, что уже после разгрузки силосов их наглухо закрыли – и по этой причине в бетонном мешке вновь скопились горючие газы, перетекшие сюда из соседних, еще не обработанных хранилищ. В итоге в тот момент, когда температура внутри силоса из-за разогрева стенки приблизилась к 1000 градусам, эта воздушно-газовая смесь взорвалась. А поскольку в дальнейшем нельзя было предсказать, где именно и при каких условиях взрывоопасные газы смогут скопиться вновь, решением совместной комиссии Куйбышевского обкома КПСС, облисполкома и Министерства хлебопродуктов СССР все дальнейшие работы на Томыловском элеваторе были приостановлены до лучших времен.
Само собой ничего не случается
В течение последующих двух месяцев одно из крупнейших в области зернохранилищ было фактически предоставлено самому себе. Хозяева элеватора, то есть руководители областного управления хлебопродуктов, старались больше не предпринимать никаких активных действий по ликвидации аварии, целиком положившись на естественный ход событий. Мол, мы в этой ситуации просто не в состоянии сделать что-либо сверх того, что уже сделано, и потому нам остается лишь ждать, когда через несколько месяцев в силосах с некондиционными семенами подсолнечника не сгорит все, что может гореть. Лишь тогда, по мысли управленцев, этот многомесячный пожар в чреве Томыловского элеватора прекратится сам собой…
Одним словом, получилось так, что в течение указанных месяцев крайними в этой ситуации оказались пожарные. В условиях, когда областное управление хлебопродуктов фактически самоустранилось от всякой работы по борьбе с последствиями собственной осенней безалаберности, руководство УПО УВД облисполкома было вынуждено ежедневно держать у аварийного объекта несколько дежурных подразделений. Хорошо еще, что в течение марта и апреля 1988 года ничего особенного на элеваторе не происходило: лишь в отдельных силосах регулярно наблюдалось выделение дыма, а иногда – и языки пламени. Когда сводки о таких «незначительных» происшествиях передавались в управление хлебопродуктов, его руководители всячески успокаивали огнеборцев. Мол, ничего страшного на элеваторе не случилось, идет процесс выгорания продукта, и он, по нашим расчетам, уже к маю должен завершиться сам собой.
Такой же вывод сделала и государственная комиссия Министерства хлебопродуктов СССР, которая обследовала Томыловский элеватор в течение 16-20 апреля 1988 года. Осмотрев многометровое хранилище, высокие чиновники заявили, что неконтролируемый процесс тления и горения семян подсолнечника здесь закончится чуть ли не в ближайшие дни, и потому, скорее всего, уже в конце мая можно будет приступать о разгрузке всех силосов и капитальному ремонту элеватора. Успокоив этими заявлениями в первую очередь самих себя, члены высокой комиссии отбыли в Москву.
Однако в первых числах мая, когда в Куйбышевской области резко потеплело, события на станции Томылово вновь прибрели непредсказуемый оборот. Из-за весенней жары процессы окисления семян подсолнечника в недрах хранилищ пошли ускоренными темпами. В результате дежурившие у аварийного объекта пожарные расчеты стали с тревогой отмечать, что дымление в корпусах элеватора заметно усилилось. А когда 7 мая полуразрушенное здание стали исследовать с помощью тепловизора, то руководители УПО и вовсе схватились за голову: стены корпусов элеватора во многих точках оказались нагретыми до 80-100 градусов. Это могло означать лишь одно: внутри элеватора опять началось активное горение семян, и потому здесь, как и четыре месяца назад, вновь возникла угроза серьезного пожара и серии мощных взрывов.
Попытка представителей УПО обратить внимание на этот факт руководителей областного управления хлебопродуктов долгое время успеха не имела. Но уже через несколько дней чиновникам все же пришлось вспомнить об аварийном объекте: в 14 часов 10 мая 1988 года в дежурную часть УПО УВД облисполкома поступило экстренное сообщение о сильном пожаре на Томыловском элеваторе. По области вновь прозвучал сигнал о пожаре № 3 – высокой опасности (рис. 11).
Как вскоре выяснилось, в этот час на аварийном объекте почти одновременно загорелось сразу несколько силосов в первом и втором корпусах. Несмотря на усилия дежурных подразделений огнеборцев, уже через полчаса огонь ушел в подсилосный этаж, где скопились продукты разложения семян подсолнечника, и вскоре «красный петух» выбрался и в рабочие помещения элеватора. Здесь, как и во всех остальных корпусах высотного здания, борьбу с огнем сильно осложняли полуразрушенные в течение последнего полугода лестницы, обвалившиеся технологические конструкции и трубопроводы, а также многочисленные железобетонные обломки взорвавшихся еще зимой силосов. И хотя в тушении приняли участие более 20 пожарных расчетов, пламя все равно упорно продолжало распространяться по всему элеватору.
К 18 часам вечера 10 мая в здании уже горели все четыре нории, а еще через 40 минут огонь охватил целиком все норийные шахты и технологические трубопроводы. К 19 часам ярко полыхало уже все остальное оборудование рабочего здания, а также элеваторный пункт приема автомашин. В 19 часов 45 минут на объекте загорелись также зерносушилка, пылесборники и циклоны. Далее по технологическим коммуникациям огонь устремился в бункера и силоса рабочего здания элеватора, и уже вскоре в нем фактически не осталось ни единого уголка, куда бы не заглянула огненная стихия.
Борьба пожарных с подобным «неконтролируемым выгоранием» некондиционного сырья на Томыловском элеваторе продолжалась более двух суток - вплоть до второй половины дня 12 мая, когда им с огромным трудом удалось обуздать распространение огня по рабочей башне. К утру 13 мая здесь продолжалось лишь горение зерна в трех бункерах и девяти оперативных силосах. После этого представители управления хлебопродуктов, издалека наблюдавшие за борьбой пожарных с огненной стихией, вновь заявили, что оставшиеся силоса тушить более не следует и опять нужно лишь дождаться, когда семена в них выгорят до конца.
Артиллерия против элеватора
В связи с новым обострением ситуации вокруг Томыловского элеватора 18 мая 1988 года в Министерстве хлебопродуктов СССР прошло представительное совещание, где вновь рассматривались методы и способы ликвидации затянувшейся аварии. О степени обеспокоенности Москвы обстановкой на станции Томылово говорит хотя краткий перечень некоторых участников этого мероприятия. Председательствовал на совещании заместитель министра хлебопродуктов Ю.П. Ковалев, а участие в нем принимали председатель Куйбышевского облисполкома В.А. Погодин, начальник УПО УВД Куйбышевского облисполкома А.К. Карпов, заместитель начальника гражданской обороны СССР генерал-полковник А.Я. Ряхов, главный эксперт по химическому оружию Министерства обороны СССР академик, генерал-лейтенант А.Д. Кунцевич, директор института химической физики академик АН СССР Ю.А. Буслаев, и еще около полутора десятков чиновников и ученых союзного масштаба.
После бурного обсуждения были отвергнуты самые экзотические, а также чересчур кардинальные методы по ликвидации аварии. Например, некоторые горячие головы из числа докторов наук и академиков предлагали подорвать полуразрушенные элеваторные башни тротиловым зарядом, так как их устойчивость в тот момент уже находилась на грани возможного. Некоторые высокопоставленные военные чины предлагали… расстрелять горящие силоса из артиллерийских орудий, чтобы сквозь пробоины из железобетонного бункера в атмосферу свободно выходили взрывоопасные продукты разложения семян – метан, водород, окись углерода и так далее. Наконец, отдельные ученые даже рассматривали возможность применения робототехники для ликвидации аварии и её последствий. По мнению таких специалистов, телеуправляемый робот, снабженный температурными датчиками, наверняка оказался бы способен проникнуть в самый отдаленный уголок завала или горящего бункера, а затем, изучив сложившуюся в нем обстановку, доставить в очаг пожара необходимые средства тушения. Впрочем, это предложение, как и некоторые другие, были отвергнуты как малоэффективные и дорогостоящие.
В конце концов высокая комиссия в качестве основного метода ликвидации аварии на Томыловском элеваторе остановилась… все на той же флегматизации тлеющих и горящих силосов с помощью газообразного азота и твердой углекислоты. Но теперь на эту операцию, в отличие от апрельской атаки, ликвидаторам выделили немалые средства на выгрузку семян подсолнечника, проса, пшеницы и других сельхозкультур из тех элеваторных силосов, которые в тот момент еще не затронула авария, и где продукция пока еще сохранила свои кондиционные качества. Были отпущены также деньги на приобретение и изготовление необходимого оборудования, на закупку в нужных количествах химических компонентов – азота, углекислоты, и еще на многие другие нужды. Но самое главное - для защиты от возможных взрывов комиссия обязала областное управление хлебопродуктов соорудить у корпусов элеватора железобетонные укрытия, за которыми и должен был находиться весь персонал ликвидационной партии во время работ по флегматизации аварийных силосов. Завершение же подготовительных работ и сооружение всех укрытий властям области предписывалось обеспечить уже к концу июня 1988 года. Однако в реальности все перечисленные выше операции на Томыловском элеваторе смогли начаться лишь глубокой осенью.
Вот что о дальнейших событиях рассказал полковник А.В. Жарков:
- В течение весны и начала лета 1988 года пожарные находились на элеваторе практически постоянно. Однако тушением силосов с семечками мы почти не занимались, потому что даже подходить к ним было слишком опасно из-за возможности новых взрывов. По указанию министерства хлебопродуктов из-за своего непредсказуемого нрава элеватор был предоставлен сам себе и до следующего лета он фактически медленно умирал, выгорая изнутри. Пожарные лишь следили, чтобы пламя не вышло за пределы огороженной площадки. А когда к концу июня 1988 года необходимость в существовании оперативной группы УВД отпала, я вообще перестал появляться на станции Томылово. Ежедневные дежурства на объекте были возложены на Чапаевский гарнизон пожарной охраны. Лишь осенью 1988 года мне снова пришлось проезжать через Чапаевск, и я заехал на элеватор, чтобы узнать, как здесь обстоят дела. К тому времени возгораний здесь стало гораздо меньше, однако из некоторых силосов по-прежнему шел дым. Рабочие элеватора, соблюдая технику безопасности, стремились выгрузить продукцию из уцелевших силосов, а я осмотрел зону разрушений. Везде валялись обломки полуразрушенных конструкций, а на тех участках элеваторного корпуса, которые затронуло бушующее пламя, я увидел не бетонные стены, а лишь их стальной скелет из арматуры. Оказалось, что температура в зоне пожара достигала таких величин, что в пламени разрушался даже бетон, теряя свою несущую способность. Громадные бетонные плиты начинали крошиться, и в результате на местах, где еще недавно стояли железобетонные конструкции, оставался один лишь металлический каркас.
Вплоть до лета 1989 года на аварийном объекте продолжалась нудная каждодневная работа. При этом здесь как минимум раз в неделю то и дело неожиданно возникали опасные ситуации: в силосах вдруг начинался быстрый саморазогрев, а из-под толщи слежавшихся семян шли клубы дыма и пробивались языки пламени. В таких случаях работы немедленно прекращались – и рабочие бросались к укрытиям. Тем не менее новых взрывов и человеческих жертв удалось избежать. Постепенно уцелевшие элеваторные силосы один за другим разгружались от хранящейся здесь продукции, а в других, где происходило тление или горение семян, бурильные установки вскрывали спекшуюся толщу, чтобы потом азотно-углекислотной атакой вытеснить отсюда взрывоопасные воздушно-газовые смеси. Только после этого в хранилище могли спуститься рабочие в противогазах, которые разбивали плотную массу ломами и кирками.
Все ликвидационные работы на Томыловском элеваторе были в основном завершены к осени 1989 года, как раз ко времени закладки нового урожая.
